Опыт: 30 лет

О себе

Преподавал в литературном лицее "Разум", киноколледже, лицее "Физтех", школе № 57, РГГУ, МГУ (подготовительные курсы), Международном университете в Москве. Имею более 60 печатных работ по истории русского языка, русской литературы, церковной истории. Читаю публичные лекции, провожу экскурсии по литературной и церковной Москве. В 2016 г. выпустил (совместно с О. Лекмановым) книгу: Иван Бунин "Чистый понедельник": Опыт пристального чтения. Пояснения для читателя. М.: Б.С.Г.-Пресс.

За время преподавания мной подготовлено более 350 учеников - абитуриентов всех ведущих вузов Москвы, а также несколько сотен школьников и студентов.

Образование

МГУ им. М. В. Ломоносова,
Факультет филологический

Где проводятся занятия

м. Текстильщики — возможны занятия как у преподавателя, так и выезд к ученику.

Предметы и стоимость занятий

Отзывы учеников

// Отзыв получен менеджером сайта по телефону

С Михаилом Александровичем мы занимаемся русским языком уже очень давно, когда сын был в 6 классе. Сейчас он учится в 10.

Михаил Александрович очень опытный и грамотный специалист. Преподаватель в школе не дал бы такого объёма, который даёт нам Михаил Александрович. То, что мы с ним проходим за год, в школе нам могут не давать и 3 года. Итоговые экзамены в школе и ГИА мы сдали на отлично.

Есть и обратная сторона. Репетитор иногда опаздывает и достаточно нетерпимо относится к тому, что ученик пропускает занятия по болезни, но мы считаем, это с лихвой окупается тем объёмом материала, который он даёт. Поэтому мы планируем и в дальнейшем заниматься с этим преподавателем.

Музейщики как (не)вольные пособники тоталитаризма

В сети последние несколько дней идёт активное (не столь активное, как странности чемпионата, но всё же) обсуждение новых правил поведения в музеях (конкретно в Третьяковской галерее, но, говорят, есть такие правила уже и в ГМИИ), согласно которым каждый, кто что-то рассказывает хотя бы своему другу, не говоря уж о группе слушателей, является гидом и должен купить у музея лицензию на проведение экскурсии за скромных 5000 рублей и охомутать шею специальным бейджиком. Музейщики в основном выступили в поддержку этой меры: дескать, гиды-общественники отнимают хлеб у гидов-музейщиков, несут черт-те что, не имея специального образования, создают шум в залах, и вообще за границей так тоже принято.

Я не хотел вступать в этот спор, но с изумлением увидел, что образованные и умные люди, которых в остальных случаях отличает трезвость суждений относительно происходящего вокруг, похоже, в данном случае совершенно не понимают, что произошло с ними самими. Как их развели на пустом месте и сделали подельниками. Возможно, кого-то из них и терзают сомнения, но они прячут их поглубже. Я бывал по разные стороны тех воображаемых баррикад, на которые закулисные кукловоды ненависти на этот раз пытаются разделить интеллигенцию: бывал и музейным работником (хоть и не вёл экскурсий), бываю и гидом-общественником, бываю и простым зрителем. Поэтому понимаю логику и тех, и других, и третьих.

Однако происходящее не имеет никакого отношения к этой логике. Да, действительно, сейчас не то готовятся, не то уже подготовлены изменения в закон "О туризме", согласно которым у нас (конечно же, как в европах, в полном соответствии с мировым опытом) каждый, кто ведёт не только по музею, но даже по улице группу людей и что-то им рассказывает, должен будет получить аккредитацию гида, прослушав кучу специальных курсов и заплатив за это порядка 30000 рублей. А иначе - полиция и штраф. Что уж говорить про музеи! И это, как утверждают доброхоты, сделает нашу жизнь цивилизованнее. Вот что я хочу на это ответить.

В цивилизованных странах мира граждане имеют право собираться мирно, без оружия, и проводить шествия и пикеты. У нас в покойной Конституции, принявшей мученическую смерть через особо изощрённое надругательство, тоже записано такое право. Ну так попробуйте выйти хотя бы на одиночный пикет - так, как принято в цивилизованных странах. Записаны там и свобода слова, и запрет на цензуру, и много чего ещё. Разговоры о том, что, дескать, в этом деле - чисто имущественная подоплёка, мы слышим со времён разгрома НТВ: "спор хозяйствующих субъектов". Вы забыли? А стравливание одних журналистов с другими тоже забыли? Или вот совсем недавние разговоры о том, что, дескать, Академия наук неэффективно распоряжается своими активами и надо её поставить под внешнее управление, - тоже забыли? Сгорел ИНИОН, уничтожено издательство "Наука"... Вот уж подлинно разгул эффективного хозяйствования!

Нет, дело совсем не в том. Не там вы ищете причину этих решений. К сожалению, она обескураживающе проста: идёт ЗАЧИСТКА ПРОСТРАНСТВА ПУБЛИЧНЫХ НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ. Всяких: митингов, пикетов, экскурсий, лекций (вспомним Европейский университет и Шанинку), интернета. Ещё раз: уничтожается всякая возможность всяких несанкционированных публичных высказываний. Это - продолжение тоталитарного наступления. И вы, уважаемые музейщики, мои коллеги, внутренне готовы стать его соучастниками и проводниками (как стали ими учителя). Возможно, неосознанно, а кто-то, может быть, и сознательно.

Да, ваши благие намерения понятны. Но поймите: нельзя ссылаться на опыт цивилизованных стран в стране, второй раз за сто лет совершающей переход от авторитаризма к тоталитаризму. Надо стремиться где угодно, хоть в каких-то сферах сохранять возможность свободного высказывания. Да и сами по себе эти правила нелепы. Скажем, я на протяжении ряда лет проводил восьмичасовые автобусные экскурсии "Старообрядческая Москва", которые включали в себя около 30 объектов, в том числе дом-музей Голубкиной. Нас в этом музее интересовало всего несколько экспонатов и с такой стороны, с какой о них не рассказал бы ни один дипломированный экскурсовод Третьяковки. Теперь бы стоимость экскурсии пришлось увеличивать на 5000 рублей и делить на примерно 30 пассажиров экскурсионного автобуса. Пойдут люди на экскурсию по такой цене? Не уверен.

Кстати, на кладбищах та же ситуация: мне говорили (сам в этом году ещё не сталкивался, но вполне верю), что ГБУ "Ритуал" требует теперь получать разрешения на проведение экскурсий. Ну а чо, они хуже, что ли, музейщиков? И на кладбище не должно быть несанкционированных высказываний - только единодушное молчание. Из-за новых правил обязательной аттестации гидов многие гиды-общественники (в том числе и я) уйдут из этой сферы: чтобы "отбить" 30000, заплаченные за аккредитацию, надо быть не общественником, а самым настоящим профессионалом.

Я уж не говорю о том, что для многих далеко не богатых людей музеи были средством самообразования: прийти в музей с другом (подругой, одноклассниками), походить по залам, обменяться впечатлениями, узнать что-то новое... Далеко не всякий может заплатить 5000. Таким образом, это ещё один шаг к отсечению серьёзной культуры от народа. А народу - футбол по телевизору! Я понимаю, что мои доводы убедят мало кого. Надо уметь посмотреть шире своей профессии и услышать музыку истории.
А музыка эта катастрофическая.

Основные положения этой статьи были впервые высказаны на конференции «Поэтическая функция» (Ленинград, февраль 1989 года). Статья была впервые напечатана на английском языке в издании: «Poetics journal», № 8, 1989, Berkley.

История филологии XX века показывает необходимость тесного взаимодействия творцов художественной и научной культур. Достаточно вспомнить о воздействии футуризма - сначала на русский формализм, а через него - на мировой структурализм. Дело не только в том, что поэзия развивается, заставляя филологов пересматривать устаревающие методы анализа; дело в создании единого творческого поля, насыщенного новыми моделями и концепциями.
К реалиям сегодняшней поэзии и - шире - сегодняшнего искусства ученые должны отнестись как к реальности, а не как к очередному материалу для разбора. Бесполезно обсуждать, что составляет суть современной новой поэзии: метафора, метаморфоза или метабола, - ибо при предельной размытости каждого из этих терминов их употребление не только лишает «новую поэзию» ее новизны, но и уводит взгляд исследователя назад, вырабатывая филологическое косоглазие. Старыми терминами не опишешь новых явлений. Проблема в том, насколько сам ученый обладает новым взглядом, т.е. смотрит ли он на данное явление уже изнутри или по-прежнему снаружи. Самое важное сейчас - не критический анализ «новой поэзии», для которого еще нет соответствующей научной почвы. Самое важное - реализация в филологии того задела, который создан поэзией нового взгляда. На этих путях поэзия и филология откроют свое высшее родство.

У Ивана Жданова есть стихотворение «Стол»:

Домашний зверь, которым шорох стал
и ход лесной, - вот этот стол уютный.
В твоей глуби он дикий быт смешал
с возней корней, таинственной и мутной.
И иногда с поверхности его
под шум ветвей, замешенный на скрипе,
как скатерть рук, сползает торжество
медвежьих глаз, остановивших липы,
их мягкий мед, скользящий по стволам,
сквозь лапки пчел, сквозь леденящий запах.
И в этот миг живут по всем стволам
немые лица на медвежьих лапах.

Отвлечемся от эстетического значения этого стихотворения. Для нас существенно сейчас то, что здесь явно присутствует модель компрессии, т.е. сжатия временной координаты данной материи с переводом ее в пространственную. Этот кусок дерева в данный момент - стол, но в тоже время «в своей глуби» он - все, чем был и что его касалось. Налицо снятие оппозиции «синхрония/диахрония», приводящее к компрессивному переходу.
Аналогичная модель существует и в филологии, в частности - в лингвистике измененных состояний сознания (ЛИСС). Ее создатель отечественный ученый Д.Л. Спивак опытным путем обосновал филогенетическую гипотезу о том, что на глубинных уровнях сознания сохраняются древние языковые структуры, «сформировавшиеся на давно пройденных этапах его развития и согласующиеся с основными этапами естественного освоения языка при развитии каждого человека (1, 37). Здесь сходятся не только психология измененных состояний сознания, сравнительно-историческое и типологическое языкознание. Положения ЛИСС существенны и для эстетики. Можно вспомнить «возвратные движения по продольному срезу языка» (2, 107) у футуристов, в частности у Д. Бурлюка, Хлебникова и Маяковского, причем это связано не столько со стилизацией (у последнего она отсутствует вовсе), сколько с исходной творческой установкой на воспроизведение «прахудожественных смысловых образований» (2, 107).
У Жданова компрессия переходит из области поэтического языка в область поэтических идей.
Но в синхронии существует множество языков, причем многие из них находятся в свернутом состоянии, будучи еще не реализованными. В частности, М. Бахтин писал о языковом кругозоре романа: «Это - конкретный социально-языковой кругозор, обособляющий себя в переделах абстрактно-единого языка. Этот языковой кругозор часто не поддается строгому лингвистическому определению, но он чреват возможностями дальнейшего диалектологического обособления; это - потенциальный диалект, еще не оформившийся эмбрион его. Язык в его исторической жизни, в его разноречивом становлении наполнен такими потенциальными диалектами: они многообразно скрещиваются между собой, недоразвиваются и умирают, но некоторые расцветают в подлинные языки. Повторяем: исторически реален язык как разноречивое становление, кишащее будущими и бывшими языками» (5, 158). Это описание удивительно напоминает современные физические описания вакуума, кишащего виртуальными частицами. Среди них есть и фридмоны, заключающие в себе целые вселенные; однако попасть в них можно, лишь проникнув внутрь этой частицы. Но разве не того же требует знакомство с новыми языками и культурами?
Так мы приходим к проблеме характерного для «новой поэзии» полистилизма. С семиотической точки зрения это означает, что в рамках одной семиотической системы задействованы разные культурные коды.

В статье «Драма, поэма, роман» Ролан Барт писал: «…Можно сказать, что дискурс не просто использует язык, но совершает работу по его компенсации: дискурс как бы одаривает язык, восполняет его лакуны. …Писатель - одинокий, обособленный, противостоящий всем остальным говорящим и пишущим людям - это тот, кто не допускает, чтобы предписания его родного языка заговорили вместо него, это тот, кто знает и чувствует пробелы этого языка и создает утопический образ другого языка, тотального, - языка, в котором нет ничего предписанного; вырабатывая свой дискурс, писатель, сам того не ведая, то заимствует из греческого языка средний залог - в тех, например, случаях, когда он обращает свое письмо на самого себя, а не передоверяет его некоему священному своему образу (подобно индоевропейцу, берущему нож из рук жреца, чтобы совершить над собой обряд жертвоприношения): то перенимает из языка нутка диковинную структуру слова, где информация о субъекте играет самую ничтожную роль и появляется в последний момент в форме второстепенного суффикса, эмфатически присоединенного к корню; то берет из древнееврейского такую (диаграмматическую) фигуру, согласно которой показатель лица либо предшествует, либо следует за глаголом в зависимости от того, куда - в прошлое или в будущее - это лицо обращено: то заимствует из языка чинук неведомый нам способ членения временного континуума (система прошедших времен: неопределенное, недавнее, мифологическое) и т.п.: все эти способы языкового выражения, как бы сливаясь в единый обширный образ языка, в то же время свидетельствуют о возможности установить связь между субъектом и его высказыванием путем центрации или децентрации этого субъекта невиданными для нас и для нашего родного языка средствами. Такой тотальный язык, составленный из элементов других языков, но им внеположный, - это отнюдь не lingua adamica (совершенный, первородный, безгрешный язык); напротив, он образован пустотами всех существующих на свете языков, но запечатлевает их уже не в грамматике, а в самом дискурсе» (6, 147-148).
Это гениальное предположение, явно недооцененное самим автором и вынесенное им в примечание, требует развития. Если, с одной стороны, каждый человек является носителем своего языка во всем историческом развитии, а с другой, возможно грамматическое перетекание языков на эстетическом уровне, в процессе творчества, то не логично ли предположить, что в принципе человек является носителем всех языков во всем объеме их развития? В нем, на глубинных уровнях сознания (приобретающих первостепенное значение в процессе творчества), заложена способность проникать в логику других языков, т.е. художественное творчество есть прорыв в другой язык - с использованием свойств и лакун данного.
Данная гипотеза сразу же требует уточнения сферы своего применения. Барт представляет прорывы в другой язык на морфологическом и синтаксическом уровнях; результаты опытов Спивака также касаются морфологических и синтаксических структур. Возникает вопрос: затрагивает ли выдвинутое предположение уровень фонетики, и каким образом?
В этой связи целесообразно сослаться на два исследования.
Первая группа исследований, ведущаяся тбилисским психологом А.Г.Баиндурашвили и его коллегами, посвящена проблеме связи наименования и словотворчества с пониманием бессмысленных звукокомплексов. Эксперименты в этом направлении были начаты еще Д.Н. Узнадзе. Благодаря им «выяснилось, что степень совпадения подобранных из списка бессмысленных звуковых комплексов названий для подлежащего наименованию содержания столь высока, что не может быть обусловлена случайностью. Как оказалось, бессмысленные звуковые комплексы переживались испытуемыми в качестве носителей функции определенного названия; при этом для взаимосвязывания звукового комплекса и значения оказалось необходимым переживание наименовывающим звукового комплекса как носителя функции названия, соответствующего наименовываемому содержанию. Причем переживание бессмысленного звукового комплекса как носителя функции определенного названия характеризуется значительной интер- и интраиндивидуальной устойчивостью, что находит свое выражение как в совпадении сделанного различными испытуемыми выбора, так и в высокой степени совпадения результатов, полученных на одних и тех же испытуемых в разное время» (7, 187).
Для всех случаев специфичны и в научном отношении важны три момента:
1) «…звуковой комплекс возникает в сознании испытуемых внезапно. Когда испытуемый создает мотивированное слово, то процесс его подбора протекает в плане сознания, в то время как процесс формирования звукового комплекса большей частью не подчиняется контролю сознания. …Доступным сознанию оказывается лишь результат этого процесса - сформированный звуковой комплекс» (7, 188);
2) «с точки зрения соответствия наименовывающему содержанию, звуковой комплекс переживается как обладающий дифференцированной структурой, в которой несколько звуков центрированы, выдвинуты на передний план, а остальные составляют фон. Центрированные звуки по сравнению со звуками, образующими фон, имеют некоторое преимущество, однако степень соответствия в конечном итоге все же определяется звуковым комплексом как целым» (7, 189);
3) «… согласно показаниям испытуемых, у них возникает чувство, будто не они производят выбор названия из списка бессмысленных слов, а будто их выбор направляет сам звуковой комплекс» (7, 190).
Наконец, исключительный интерес представляют данные о том, что «в многочисленных экспериментах, проведенных известным методом Ш. Тсуру и Х. Фриса, испытуемым удавалось правильно опознать пары антонимных слов совершенно незнакомого им языка в количестве, которое превышает возможное число случайных совпадений. За исключением 3 - 5% случаев, испытуемые были уверены, что правильно подобрали значения к словам незнакомого языка, причем в 70 - 80% случаев степень уверенности была довольно высокой, а степень уверенности испытуемых в правильности выбора оказалась в высокой положительной корреляции с фактической правильностью опознавания» (7, 192 - 193).
Итак, фонетика связана с наименованием, причем языковая принадлежность не играет здесь определяющей роли. Семиотический подход к данной проблеме продемонстрирован в работе В.Н. Съедина (8).
Вводя категорию ноумена как «продукта рассудка семиотически отражающего организма, формирующего структуру пространства, и вместе с тем средства структурирования пространства» (8, 238) и показывая образование звуковой шкалы пространственной полярности, исследователь пишет: «Непосредственно обусловливающие друг друга пространственные элементы суть ОТ и ДО, аккумулирующиеся в русской речи, в частности, в звуке У. Разворачивающийся по обе стороны от аккумулирующего центра «у» импульсирующий звуковой поток выглядит так:

ОТ центр ДО

Э/А/О/У/В/Ф/Б/П/М

Одни звуки этого потока проявляют свою значимость количественно-пространственных категорий в составе речевых агрегатов, другие - в роли так называемых приставок и предлогов. <…>
Взгляд на указанный звуковой поток с точки зрения принципов звуковой артикуляции и акустики обнаруживает в нем закономерности: в направлении спецификации момента ОТ постепенно убывает артикуляционно-акустическая характеристика «лабиальность» и нарастает характеристика «гласность»; наоборот, в направлении спецификации момента ДО убывает характеристика «гласность» и последовательно нарастают характеристики «согласность» и «лабиальность». Эти закономерности отражают порядок градуирования пространственной полярности и, соответственно, порядок наделения звуков значимостью» (8, 284 - 285).
Далее приводятся примеры «некоторых ноуменов разных вариантов речи, выражения одного концепта, цельность которого обеспечивается одним тоном, …акустико-артикуляторное определение которого - «лабиальность»» (8, 286). Все примеры, взятые из разных языков, обладают значениями «вращение», «виток», «версия», «волна», «круг», «менять» и т.д., то есть (добавим от себя) позволяют описывать спиральные структуры со сменой внутренней и внешней координат.
На основе изложенных данных рассматривается дальнейшая спецификация количественно-пространственных категорий. Предлагается членение семиотики как науки «на ноуменологию, рассматривающую процесс формирования суждений, и текстологию, определяющую правила идентификации объектной области через использование ноуменов» (8, 289).
Таким образом, на фонетическом уровне связь между языками осуществляется в наименовании и структурировании мира. В связи с этим нужно обратить внимание на «присущие глубинным слоям цепочки номинативных предложений» (9, 81, примечание). Не исключено, что аспект наименования также должен входить в предмет ЛИСС. Это позволит дать новый ответ на старый вопрос о психологической значимости дифференциальных признаков фонем.

Приведенные материалы показывают, что на фонетическом уровне понятие прорыва в иной язык не имеет смысла, если иметь в виду не наименование, но более высокие уровни творчества. Однако в принципе значимость реферированных работ при традиционном подходе к языкам как к изолированным системам представляется чисто периферийной. Чтобы эвристическая ценность данных фактов стала очевидной, необходимо принять иную точку зрения, чем та, на которой зиждется современная лингвистика.
Необходимо понять, что существует единый лингвистический универсум, объединяющий все языки мира во всем объеме их исторического развития и функциональных приложений. Этот универсум не есть научная абстракция. Он проявляется конкретно: на низшем, фонетическом уровне - в наименовании, причем здесь языковые различия не играют определяющей роли; на высшем, грамматико-синтаксическом уровне - в творчестве, которое только и возможно благодаря существованию разных языков и само есть неосознанное или, реже, осознанное заимствование иноязычных структур. Можно было бы сказать, что существуют две формы энергии языка: действительная и потенциальная; последняя и есть форма существования лингвистического универсума. Связь между языками осуществляется на всем спектре состояний сознания, и традиционными методами лингвистического анализа этой связи обнаружить нельзя.
Если вслед за Ж. Лаканом принять в качестве наглядной модели языка ленту Мёбиуса, то центр лингвистического универсума, являющего собой органическое сопряжение целой системы таких лент, есть нечто вроде точки сингулярности, точки Большого Взрыва. Творческая мысль движется со сверхсветовой скоростью, упреждая будущее. Филология поэтому не должна базироваться на изучении готовых, уже сформированных структур. Во всем необходим исполнительский подход, блестящий образец которого применительно к литературе дал Мандельштам в «Разговоре о Данте»:
«Мы описываем как раз то, чего нельзя описать, то есть остановленный текст природы, и разучились описывать то единственное, что по структуре своей поддается поэтическому изображению, то есть порывы, намеренья и амплитудные колебания» (11, 48). Это относится и к филологам; но чтобы выполнить это требование, надо быть Поэтом.
Знание одного языка есть знание всех языков, но знание потенциальное. В принципе возможно и актуальное знание всех языков: человеческий мозг способен вместить при рациональном хранении всю выработанную на сегодняшний день информацию (см.: 12, 150). Видимо, таков в перспективе облик лингвиста, гуманитария вообще. Но на сегодняшний день индивидуальные возможности скромнее; и для научного прорыва необходимо объединение нейрофизиологов, психологов, филологов, искусствоведов - обладающих новым взглядом и готовых двигать науку на новых основаниях. Открываются грандиозные перспективы. Нейрофизиология в сотрудничестве с физикой стоит перед необходимостью создать новую модель работы мозга с учетом синэргетического характера происходящих в нем процессов (13). Это влечет за собой изменения в представлении о связи «мозг - язык». Психология и лингвистика измененных состояний сознания будут заниматься изучением связи различных языковых пластов и языков различных типов с разными состояниями сознания. Несомненна также связь измененных состояний с различными типами культур и эстетическими программами (см.: 9, 82 - 83). Лингвистике предстоит преодолеть раздельное видение языков и в связи с этим особое внимание уделить аспекту наименования, а также потенциальным возможностям сопряжения языков. Литературоведы же имеют дело уже с конкретными фактами языковых сопряжений, т.е. с произведениями искусства. Плодотворным было бы сотрудничество лингвистов и литературоведов в изучении иноязычных структур. Например, нет сомнения, что специалисты по персидскому языку могли бы внести немалый вклад в изучение творчества В. Хлебникова.

Библиография

1. Д.Л. Спивак. Лингвистика измененных состояний сознания. Л., 1986.
2. И.П. Смирнов. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977.
3. О.Л. Свиблова. Генезис нового знания и перспективы совершенствования искусственного интеллекта // Психологические проблемы создания и использования ЭВМ. М., 1985.
4. Вяч. Вс. Иванов. Лингвистика и исследование афазии // Структурно-типологические исследования. М., 1962.
5. М.М. Бахтин. Слово в романе // Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975.
6. Р. Барт. Драма, поэма, роман // Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. М., 1986.
7. А.Г. Баиндурашвили. Некоторые характерные особенности речевого знака в аспекте проблемы реальности бессознательного психического // Бессознательное: Природа. Функции. Методы исследования. Том III. Тб., 1978.
8. В.Н. Съедин. Структура количественно-пространственных категорий - исток и основа ноуменопорождения // Материалы научного семинара «Семиотика средств массовой коммуникации». В 2-х частях. Часть II: Лингво-семиотические исследования. М., 1973.
9. Д.Л. Спивак. Лингвистика измененных состояний сознания: проблема текста// Вопросы языкознания. 1987, № 2.
10. Б.В. Сухотин. Основные проблемы грамматики и семантики в тензорном изложении // Проблемы структурной лингвистики - 1976. М., 1978.
11. О. Мандельштам. Разговор о Данте. М., 1967.
12. Вяч. Вс. Иванов. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.
13. А.С. Михайлов. Физики задумываются над механизмом работы мозга // Природа. 1987, № 3.

Апрель 1987

Дзюбенко Михаил Владиленович
(Москва)

Стихи не пишу. Иногда они рождаются сами. Примерно уже лет 5-6. Этот малопонятный мне процесс помогает жить и приносит большое удовлетворение. Он похож на кошку, которая сейчас шебуршится в углу комнаты за занавеской: там теплая батарея и кошка вылезает она из-за нее только, когда припрёт. Припирает в крайнее время все чаще.
Иногда пытаюсь делать серьезное лицо. Но никто мне не верит. Ну, и, слава богу.
_________________________________________________________________________________________

***

И вот воскресенье. Белёсое утро и небо тяжёлое
каплями плачет о том что не будет сегодня заката
пронзительно яркого в городе буден.

Ворона в окно на меня посмотрела и камнем свалилась
в низкое небо — по вечным делам своим побежала —
ведь падаль высоко совсем не летает.

На улице слякоть и соль на ботинках доела дневную
порцайку резины, теперь отдыхает в плену коридора,
на кухню её домовой не пускает.

В столовой ворчливо гремят сковородки, сегодня им масла
подлили поменьше, не знают они что душистое сало
парадом командовать будет в обеде.

И радостно рядом жужжит холодильник, он нам заморозил
бутылочку водки и тихо поёт в предвкушенье подарка
который достанется нам непременно.

В углу замигала гирляндами ёлка — её до сих пор
в антресоль не убрали, и помнит она что до марта уж точно
ловить будет часто довольные взгляды.

А мы не торопимся, ведь воскресенье и небо в квартире
ни очень-то низко, глядит на нас сверху с довольным
прищуром — на улице места сегодня поменьше.

А в комнате дальней плюхнулась книжка,
с книжного шкафа — игра домового. Ему настроение
тоже вернули — получит сегодня он водки рюмашку

И будет в ночи громыхать в коридоре, кидая игрушки свои,
с верхней тучи на небе, которое мы здесь подняли.

СКИФИЯ: АНТОЛОГИЯ СЕТЕВОЙ ПОЭЗИИ
ТОМ 1: СЕРЕБРЯНЫЕ СТИХИ ВИРТУАЛЬНОГО ВЕКА
Издательство "Скифия"
Санкт-Петербург, 2009
ISBN: 978-5-903463-27-5
твердый переплет
формат: 70*108/32
384 стр.
тираж: 1000 экз.

Михаил Дзюбенко

Книга «Несвятые святые» архимандрита Тихона, «духовника Путина», стала, по словам издателей, главным бестселлером страны со времен СССР. МИХАИЛ ДЗЮБЕНКО разбирается, как произошло это чудо и кому оно нужно

Год назад на Московской международной книжной ярмарке прошла презентация книги настоятеля московского Сретенского монастыря архимандрита Тихона (Шевкунова) «“Несвятые святые” и другие рассказы», выпущенной совместно издательством «ОЛМА Медиа Групп» и Сретенским монастырем. Через несколько месяцев книга заняла верхние строчки рейтингов продаж. А в середине августа сайт «ОЛМА Медиа Групп» сообщил:

«Книга архимандрита Тихона «“Несвятые святые” и другие рассказы» стала самой продаваемой книгой со времен СССР!!! Менее чем за год суммарный тираж книги составил один миллион сто тысяч экземпляров - результат для российского книжного рынка беспрецедентный <…>

Книга архимандрита Тихона является абсолютным бестселлером, о чем говорят не только рейтинги продаж таких крупных московских магазинов, как «Библио-Глобус», «Молодая Гвардия», «Московский дом книги», но и непосредственное наблюдение - достаточно одной поездки в метро, чтобы увидеть, каким успехом пользуются у читателя «Несвятые святые». Таким образом, книга архимандрита Тихона стала первой действительно народной книгой за много лет.

Кроме того, успехом книга пользуется не только у простых читателей, но и у жюри крупнейших отечественных литературных премий. Так, в 2012 году книга «“Несвятые святые” и другие рассказы» была номинирована на Книжную премию Рунета, попала в лонг-лист «Нацбеста», а также вошла в шорт-лист премии «Большая книга», победители которой станут известны этой осенью. Книга архимандрита Тихона оказалась признанной одновременно и массовым читателем, и профессиональным критиком, что само по себе случается очень редко». Сайт объясняет этот феномен «жизнеутверждающим началом, какое так редко встречается в литературе последних лет», и надеется, что «и в дальнейшем подобные книги будут покорять сердца читателей».

Интернет переполнен восторженными отзывами; особенно много их на специально созданном сайте книги (где, естественно, ни одного отрицательного).

Впрочем, скептики все же есть. Одним кажется недопустимым светский, даже с юмором, тон, выбранный автором для рассказов о великих подвижниках. Другие полагают невероятным постоянное вмешательство Божьего промысла в земные дела и вообще обилие чудес. Третьи и вовсе считают это сочинение набором околоцерковных баек и сплетен. Четвертые имеют претензии к языку. Пятые вспоминают о сомнительных эпизодах в биографии автора, связанных, в частности, с открытием Сретенского монастыря и преследованием общины свящ. Георгия Кочеткова , - эпизодах, о которых в книге не говорится ничего.

Но никто не отрицает главного - авторства самого отца Тихона. Все-таки он до пострига окончил сценарный факультет ВГИКа. А ведь небогатая история «православных бестселлеров» последних двух десятилетий знает и иное. Скажем, книга настоятеля Ивановского Введенского женского монастыря архимандрита Амвросия (Юрасова) «Яко с нами Бог», выдержавшая за последние двадцать лет 18 изданий общим тиражом более миллиона экземпляров, на три четверти представляет собой косметическую переделку книги видного старообрядческого деятеля первой половины ХХ столетия, начетчика Ф.Е. Мельникова «Откуда произошла вера в Бога (Публичный диспут в советской России)», написанной в 1920 году в тайге, где он скрывался от преследований большевиков, и изданной уже за границей, куда он через несколько лет бежал. Причем открытие факта этого «заимствования» в 1998 году не помешало архим. Амвросию как ни в чем не бывало продолжать распространение своего труда. Между прочим, он является духовником православного медиахолдинга «Радонеж».

«Мне не было нужды что-либо придумывать - все, о чем вы здесь прочтете, происходило в жизни», - пишет в предисловии автор. С этим едва ли согласятся те, кто обвиняет его в прямой лжи. Так, в книгу включен рассказ о том, как Андрею Битову явилась во сне покойная мать, бывшая глубоко верующим человеком, и просила его исповедоваться и причаститься у архимандрита Авеля, однако писатель все тянул и тянул с этим делом, пока инок не отошел ко Господу. Но в интервью сайту Portal- credo. ru писатель опроверг эту историю: и мать его не была глубоко верующей, просто крестили ее еще до революции, и во сне она ему не являлась, и старец Авель исповедовал и причащал перед смертью как раз ее.

Но ведь книга о. Тихона и не претендует на документальность. Скажем, на конкурс «Книжная премия Рунета» она выдвинута по номинации «художественная литература», а вовсе не по номинации non- fiction , и конкурирует с Уэльбеком и Акуниным. С другой стороны, каждый христианин, даже со скромным опытом, может вслед за автором засвидетельствовать, что Церковь - это «прекрасный, не сравнимый ни с чем мир», что молитва новокрещеного очень действенная, что службы и чинопоследования полны смысла, что Промысел Божий присутствует в человеческой жизни…

И это снимает если не все, то многие претензии к сочинению - в своем роде, несомненно, удачному - и переводит вопрос в другую плоскость: почему в современной России подобные книги имеют успех?

Настоятель домовой церкви МГУ протоиерей Максим Козлов назвал свой отзыв об этой книге «Патерик отца Тихона». Патерик - это сборник житий и изречений святых старцев; например, древнейший русский житийный сборник «Киево-Печерский патерик» повествует о святых насельниках Киево-Печерского монастыря. И в Средние века, при всей скудости литературы, предназначавшейся для мирян, жития были наиболее распространены в качестве их повседневного чтения.

Может быть, это следствие всеобщего благочестия, которому миряне искали опору в достойных образцах? Но вот епископ Леонтий из Неаполя, автор византийского жития Симеона Юродивого VII века, одного из самых известных образцов жанра, разделял верующих на три класса: «Людям ревностным и мыслью своей стремящимся к Богу для наставления довольно сознания, ведущего ко всему благому и отвращающего ото всякого зла. Тем же, кто хуже их, надобен писаный закон. Если же кто уклонится и от первого, и от второго пути, ведущего к добродетели, подвигнуть его любить Бога должно примером рвения других людей, который он воочию может увидеть и о котором может услышать, чтобы стряхнул с души своей сон, и ступил на крутую и трудную стезю, и в будущем обрел вечную жизнь».

Иными словами, жития рассчитаны на людей мирских, далеких от правильной духовной жизни, но нуждающихся в подкреплении литературными образами святости. Задача житий - не разъяснять вероучение, а погружать в «атмосферу веры», устанавливать особое «православное мирочувствование».

Эту задачу книга архим. Тихона, судя по отзывам читателей, решает в полной мере. «Три раза смеялась - до колик. Два раза плакала, уткнувшись в подушку. От счастливого горя. От трезвого счастья. Моей веры». «Прочитала книгу и заплакала оттого, что она закончилась. Когда читала (а читала в основном ночью), были моменты - вскакивала с кровати с горячим желанием молиться. И молилась, самозабвенно, с рыданиями от осознания грешной души». «Прочитала и поехала в Псково-Печерский монастырь самостоятельно. Мои чувства ТАМ не передать словами, и когда солнечным утром звонили колокола, то слезы радости полились рекой». «Чувства умиления и просветления от прочитанного не покидают меня, иногда я плачу, всматриваясь в лица подвижников Церкви, в их удивительные глаза, спокойные, одухотворенные, светлые образы».

Ключевой эмоцией здесь является умиление - разновидность катарсиса, «чувство покойной, сладостной жалости, смиренья, сокрушенья, душевного, радушного участия, доброжелательства», как трактует его Даль («молиться в умилении»). Умиление - и это принципиально важно - не требует от читателя немедленно изменить свою жизнь, не обличает его пороки, не вызывает в нем покаяния. Напротив, умиленный читатель отождествляет себя с подвижником, видит в нем свой идеальный образ, мечтательно представляет себя в подвиге и тем самым, как ему кажется, приобщается святости, но безо всяких усилий по ее достижению. Следовательно, чем глубже умиление, тем менее оно располагает к изменению жизни, поскольку имеет в своей основе чисто эстетическую эмоцию, хотя читатель этого и не осознает.

Но, с точки зрения строго православной, всякая мечтательность опасна и может привести к прелести. В традиционной агиографии (житийной литературе) умиление вводилось в рамки с помощью определенного повествовательного канона и отстраненного рассказа от третьего лица, что вряд ли может привлечь современного широкого читателя. Если традиционные жития вовсе лишены авторского начала (чаще всего мы даже не знаем имен их авторов), то о книге о. Тихона этого не скажешь: его голос слышен на каждой странице. Он не побоялся отказаться от житийного канона и повести рассказ от первого лица, чем и привлек столько читателей. Ведь современному человеку, вовсе незнакомому с церковной жизнью или понюхавшему ее слегка, проще посмотреть на этот новый мир глазами начинающего монастырского послушника и, в конечном счете, отождествить себя с ним, а затем и с теми подвижниками, которых он встречает на своем пути.

Автор, издатели, многие рецензенты говорили о том, что «Несвятые святые» - книга миссионерская, и прогнозировали, что она привлечет в Церковь много людей. Успех издания они сочли подтверждением своих прогнозов. В действительности же этот успех, нравится им или не нравится, свидетельствует несколько о другом, - о том, что православие в современной России стало частью массовой культуры. Это, скажу без иронии, большое достижение Московской патриархии, над которым она работала всю последнюю четверть века и плоды которого теперь начинает пожинать.

Вообще Русской православной церкви и конкретным ее служителям в последнее время предъявляют немало упреков - на мой взгляд, совершенно незаслуженно. Надо просто понять, что современная РПЦ является в земном своем бытии таким же институтом массовой культуры и потребления, как и прочие институты, которые она активно критикует, и тогда все встанет на свои места.

Массовая культура стремится к охвату всего населения без учета его воли. Поэтому РПЦ заявляет о том, что говорит от имени 90% населения, которое еще двадцать лет назад было в той же пропорции атеистами, хотя из этих 90% в храмы данной конфессии регулярно ходит едва ли десятая часть. Поэтому же ее деятели провозглашают себя не субкультурой, а истинной культурой.

Массовая культура заменяет семантику прагматикой, поиск смысла - ролевым поведением. Так возникают «православные неверующие», каковых, судя по опросам, немало.

Массовая культура учит ориентироваться в сложных обстоятельствах современного мира, до предела упрощая социальные роли. Типичные примеры такого ролевого упрощения - «православные эксперты, хоругвеносцы, активисты».

Массовая культура утверждает понятные и стереотипные представления о внутреннем мире человека, не требуя от человека усилий по преодолению самого себя. Характерно, что от официальных спикеров патриархии, равно как от вышеназванных «экспертов» и «активистов», мы ничего не слышим о личной борьбе со своими грехами - только о борьбе с грехами чужими, персонифицированными в неприятных им людях.

Массовая культура не требует никаких дополнительных знаний и обращается по преимуществу к эмоциональной сфере. Поэтому, чем ниже уровень школьных требований, тем шире поток «православной молодежи», «оскорбленной» в своих религиозных чувствах.

Массовая культура коммерциализована и привязана к престижному потреблению. Не с этим ли связано то, что вокруг РПЦ не утихают имущественные скандалы, а протоиерей Всеволод Чаплин не видит ничего дурного в личной роскоши священнослужителей?

Массовая культура использует все технические возможности для максимального охвата аудитории. И РПЦ тоже не отстает в этом отношении: достаточно вспомнить телевизионные трансляции рождественских и пасхальных богослужений, с точки зрения церковных канонов более чем сомнительные. Кстати, именно эти трансляции вызвали к жизни замысел всемирно известного панк-молебна, о чем деятели патриархии предпочитают не говорить.

Наконец, может быть, самое важное. Массовая культура формирует образ бытового, повседневного чуда, имитирует волшебный мир (этим живет шоу-бизнес). Важнейший закон массовой культуры первым сформулировал Христос:«…род лукавый и прелюбодейный ищет знамения…» (Мф. 12:39); о том же писал Достоевский в «Великом инквизиторе».

Так ведь и в практике РПЦ широкую публику интересуют в первую очередь чудеса, и ее деятели это хорошо понимают. Помню, как 17 июля 1998 года, в день 80-летия расстрела царской семьи, я лежал после операции на глазах и вслепую (вставать еще было нельзя) крутил ручку радиоприемника. Вдруг оттуда раздался кисло-сладкий голос: «Передаем репортаж о чудесах, бывших на крестном ходе в память царственных страстотерпцев». Это была радиостанция «Радонеж».

Еще в 2000 году некая ученица на вопрос: «Когда жил Пушкин?» - ответила мне: «Во времена Ленина». Невежества перестали стыдиться.

«Репортаж о чудесах» - вот жанровая находка! Вспомним ажиотаж вокруг так называемого Благодатного огня, включая опять-таки прямую трансляцию его «схождения» (хотя на самом деле природа его весьма сомнительна). Вспомним очередь к так называемому Поясу Богородицы, в которой стояли люди, ожидавшие чудесного разрешения своих проблем. В этот же ряд должна быть поставлена и книга архим. Тихона. В ней, пожалуй, больше промыслительных случайностей, чем в романе «Доктор Живаго», и все они происходят по воле Божией и молитвам старцев. О том, что Царство Божие «нудится», что войти в него - большой духовный и физический труд, о необходимости соблюдать ветхо- и новозаветные заповеди - обо всех этих скучных и неприятных вещах в книге говорится вскользь или не упоминается вовсе. Зато все, что на разные лады предлагает человеку массовая культура, - преодоление человеческой ограниченности, пространственных и временных преград, чувство близости иного мира - явлено в этой книге выпукло и убедительно.

«Моя мама очень любила читать литературу т.н. легкого жанра и никак не могла освободиться от этого пристрастия, - говорится в одном из отзывов. - Наш приходской батюшка благословил ее читать в течение 40 дней акафист св. Николаю Чудотворцу. Примерно через три недели по молитвам нашего любимого святого Господь (через мою коллегу!) послал нам именно Вашу книгу, и мама без труда забросила праздное чтение “бульварной” литературы!» На самом же деле этот переход совершился так легко именно потому, что произошел в рамках одной массовой культуры.

В стране, где фальсифицируется все - от результатов выборов до результатов экзаменов, от экспертиз до свидетельских показаний, - доверять данным «ОЛМА» о миллионном тираже «Несвятых святых» было бы в высшей степени наивно. Но в любом случае читательский успех книги сомнений не вызывает.

А для такого успеха нужен соответствующий читатель. И за двадцать лет его воспитали. Эта работа шла по нескольким направлениям.

Как известно, СССР был просветительским проектом, пусть и извращенным. В основе советских духовных ценностей лежали рационализм и стремление к знаниям, а гуманитарное образование базировалось на дореволюционной светской классике, дополненной, разумеется, советским образцами. Этот духовный фундамент был разрушен. В конце 1980-х ошалевшие от перемен советские люди вдруг узрели на телеэкранах экстрасенсов, а газеты запестрели гороскопами и рекламой гадалок.

Параллельно с этим началось упрощение школьной программы. Сейчас оно дошло до того, что в старших классах хотят упразднить математику как отдельный предмет; литература уже по факту упразднена, потому что госэкзамен по ней сдается по выбору, остальным же можно ничего не читать; а госэкзамен по русскому включает тексты такого уровня, какой в семидесятые годы был у текстов, разбиравшихся в шестом классе. Большинство выпускников школ не владеет навыками рационального мышления, равно как и базовыми знаниями по истории, позволяющими ориентироваться в общественных процессах. Еще в 2000 году некая ученица на вопрос: «Когда жил Пушкин?» - ответила мне: «Во времена Ленина». Невежества перестали стыдиться.

Качественные и количественные показатели книгоиздания претерпели резкие изменения. В первой половине 1990-х почти не выходила классика даже в объеме школьной программы. Для более или менее серьезной литературы по большинству отраслей знания тираж в три тысячи экземпляров стал максимальным. Зато «одноразовая» литература в мягких обложках выходила и выходит стотысячными тиражами. При этом «бульварность», склонность к сенсационным «открытиям» и легким решениям вопросов распространилась на гуманитарную литературу, и средний тираж таких книг колеблется в районе 10 тысяч.

Резко изменилась структура книготорговли. Если в советское время книжный магазин был едва ли не в каждом селе, то теперь они сохранились даже не в каждом городе населением меньше 100 тысяч жителей. Полностью разрушена библиотечная система. К тому же, по некоторым данным, просочившимся в интернет, пару лет назад в местные библиотеки пришло циркулярное письмо с указанием списать всю (!) литературу, изданную до 2000 года.

Случайно или нет, но одновременно с деградацией светского образования и книгоиздания происходил расцвет Церкви. На сегодняшний день РПЦ на всей ее канонической территории (бывший СССР, кроме Грузии) насчитывает около 30 тысяч приходов. Система духовного образования включает десять духовных академий, университетов и институтов, более пятидесяти семинарий и около ста школ и гимназий по России. Точное число издательств, выпускающих церковную литературу, неизвестно, но их не меньше ста. Полуслепые репринты дореволюционных изданий еще в середине 1990-х сменились как множеством книжек в мягких обложках (стартовый тираж - 10 тысяч с последующими допечатками), так и хорошо оформленными томами (стартовый тираж - три-пять тысяч). Вообще было бы интересно выяснить, в какой мере в последние двадцать лет церковные заказы обеспечивали функционирование больших полиграфических комбинатов.

Что касается репертуара изданий, то сегодня, скажем, только книжный магазин Сретенского монастыря, где настоятелем архим. Тихон, распространяет более двух тысяч наименований книг и электронной продукции. И таких магазинов по Москве и России немало, со своей большой читательской аудиторией. «Наше книжное издательство, одно из самых крупных в Русской православной церкви, и книжная торговля приносят основные средства для жизни обители - около восьмидесяти процентов», - говорится на сайте Сретенского монастыря. На эти деньги содержатся сам монастырь с храмом, семинария, детский дом. Не забудем, что монастырей в современной РПЦ больше восьмисот, хотя и не все они процветают.

Так за минувшие два десятилетия возникла новая, весьма многочисленная категория читателей церковной литературы.

Уже в дни презентации книги «Несвятые святые», первый тираж которой составил 60 тысяч экземпляров, издатели выразили надежду, что она станет бестселлером. Но для этого мало воспитать преданного читателя. Книгу надо правильно издать и продать.

На титульном листе - марки двух издательств: церковного - Сретенского монастыря и светского - «ОЛМА Медиа Групп». На обороте титула - гриф: «Рекомендовано к печати Издательским советом Русской православной церкви». Наверное, это первая книга, изданная таким содружеством. Точный маркетинговый ход.

В книге нет ничего о Путине, которого называют «духовным сыном» архим. Тихона.

Обычный человек заходит в книжный магазин в Москве, будь то сетевой «Читай-город» или Московский дом книги. У входа ровными стопками выложены книги, и на каждой стопке - этикетка «бестселлер». Вот книга отца Тихона (Шевкунова), а вот изданная в том же оформлении и теми же издателями книга Олеси Николаевой «“Небесный огонь” и другие рассказы», и тоже с надписью «бестселлер». О. Николаева дружит с о. Тихоном (Шевкуновым): об этом можно узнать из книги архимандрита. Ну как не купить бестселлер, когда все покупают и читают? Рядом - книга бывшего руководителя патриаршей пресс-службы протоиерея Владимира Вигилянского «Что это было?», посвященная так называемой информационной атаке на Церковь в первой половине года. На этой стопке нет надписи «бестселлер», но простому человеку трудно разобраться - так близко она лежит к двум предыдущим. Наверно, по недосмотру не отметили: тоже надо купить. А непростой знает, что о. Владимир - муж Олеси Николаевой и друг архим. Тихона, и тем более купит. С другой стороны выложена стопка книг плодовитого публициста Н. Старикова «Сталин. Вспоминаем вместе». Лежит убедительно, как бестселлер, хотя и без этикетки. Но мимо не пройдешь.

Случайны ли такие выкладки «бестселлеров» у входа? Пусть издатели скажут, сколько они за это платят. Ясно, что перед нами - хорошо организованная пиар-кампания.

А уж о том, как встречают это произведение в церковных лавках, и говорить не приходится. Многие герои книги о. Тихона уже удостаивались отдельных, так сказать, монографических изданий, да и сам автор хорошо известен.

Дальше - простая арифметика. Разумеется, далеко не все из 30 тысяч приходов имеют нормальную книжную торговлю. Судя по письмам на сайт книги, многим приходится возить ее из Москвы. Но допустим даже, что она поступила в треть приходов РПЦ (хотя думаю, что цифра выше); это уже 10 тысяч. В каком количестве светских книжных магазинов она продается, мы не знаем. Примем это число за тысячу (едва ли меньше по стране). Если в каждом из 11 тысяч магазинов купят всего по одной книге в неделю, то стотысячный тираж разойдется за два месяца, а полумиллионный - за год. Но ведь очевидно, что в крупных магазинах (светских и церковных) эту книгу покупают заведомо чаще.

Так объединенные возможности светских и церковных издателей и распространителей дают синергийный эффект. Тягаться с ним невозможно.

(Судя по всему, к постановке бестселлера и Никита Михалков руку приложил. На первой презентации он признался, что читал книгу еще в рукописи; одной из героинь книги является вице-президент возглавляемого Михалковым Российского фонда культуры Елена Чавчавадзе; а одним из двух редакторов издания, наряду с тремя корректорами, значится давняя поклонница кинорежиссера, нынешний главред газеты «Культура» Елена Ямпольская. Впрочем, наличие пяти нянек не спасло книгу от ряда ошибок: например, драматическая поэма Гете «Фауст» названа почему-то романом.

Здесь уместен маленький забавный мемуар. Широкой публике Ямпольская стала известна весной минувшего года, когда экзальтированно повторила и усилила михалковскую сентенцию о том, что землетрясение - Божье наказание Японии за попытки унизить Россию. Однако такой она была не всегда: долгое время заведовала отделом культуры в либеральных «Известиях» при Игоре Голембиовском, затем ушла за ним в «Новые Известия», а оттуда - в «Русский курьер». И только после окончательного изгнания Голембиовского из прессы вернулась в «Известия» - и как-то хорошо вписалась в новые идеологические рамки.

В начале 2000-х несколько моих друзей работали в «Новых Известиях», и я зашел проведать их. Тогда как раз началось издание Российской католической энциклопедии, где в первом томе были напечатаны две мои статьи о старообрядчестве. И вот мне говорят: «С тобой хочет поговорить Ямпольская». Я поднялся к ней в отдел. Она сказала, что желала бы принять католичество, и попросила меня дать какой-нибудь контактный телефон. Я дал ей координаты Ордена францисканцев, курировавшего издание энциклопедии, но заметил, что проще всего подойти в костел. Однако дальнейший ее путь оказался более традиционным для России.)

Как и положено представителю массовой культуры, отец Тихон незаметно форматирует сознание читателей в нужном направлении, используя технологию «25-го кадра».

В частности, в книге ни разу в негативном контексте не упоминается имя Сталина. Лагеря упоминаются, гибель епископов и священников - да. Но это происходит словно бы в каком-то параллельном пространстве-времени.

Скажем, в книге студенты ВГИКа постепенно осознают, что все великие деятели русской и мировой истории были верующими. «А вот персонажи, не вызывавшие у нас никаких симпатий, с кем ассоциировалось все самое зловещее и отталкивающее в судьбе России и в мировой истории, - Маркс, Ленин, Троцкий, Гитлер, руководители нашего атеистического государства, разрушители-революционеры, - все как один были атеистами». На дворе 1982 год. О Троцком - всего пара упоминаний в учебнике «История КПСС». Ни его биография, ни труды в СССР никому, кроме нескольких специалистов, не известны (да они и сейчас-то почти не издаются). О Сталине известно гораздо больше, но он в этом ряду не назван. Был верующим?

«Почему-то не помню ничего плохого, - говорит о сталинском лагере архимандрит Иоанн (Крестьянкин). - Только помню: небо отверсто и Ангелы поют в небесах!»

Зато автор неоднократно говорит о «хрущевских гонениях»: «Тогдашнему Первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву во что бы то ни стало нужна была великая победа. Не меньшая, чем Победа его предшественника, чьей славе он мучительно завидовал. Для своего триумфа в грядущих битвах Хрущев остановил выбор на тысячелетней Русской Церкви и, объявляя ей войну, торжественно пообещал перед всем миром, что скоро покажет по телевидению последнего русского попа.

Вскоре были взорваны, закрыты, переоборудованы под склады и машинно-тракторные станции тысячи соборов и храмов. Упразднена большая часть высших духовных учебных заведений. Разогнаны почти все монастыри. Множество священников оказались в тюрьмах».

Из этого пассажа, полного лжи и умолчаний, однозначно следует, что Сталин Церковь не преследовал: уничтожение храмов, упразднение духовных учебных заведений, закрытие монастырей и репрессии против священников пришлись исключительно на хрущевские годы.

Между тем «безбожная пятилетка», в ходе которой планировалось полностью искоренить религию в СССР, была объявлена именно при Сталине, в 1932 году. Только в 1937-м было закрыто 8 тысяч храмов, а их служители репрессированы. К 1939 году в РПЦ оставалось четыре зарегистрированных архиерея, не более 300 храмов и примерно столько же священников, из них половина - на вновь присоединенных западных территориях. По данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, только с 1937 по 1941 год было репрессировано около 176 тысяч представителей православного духовенства и членов их семей, из которых расстреляно более 110 тысяч. В ходе войны, после приема Сталиным трех архиереев РПЦ в Кремле и избрания патриарха, началось восстановление Церкви. В 1950 году действовало более 14 тысяч храмов и молитвенных домов, в штате состояли 71 архиерей и более 11 тысяч священников, действовали две духовные академии и восемь духовных семинарий, было открыто 75 монастырей с пятью тысячами насельников. К концу правления Хрущева, в 1964 году, в стране действовало около восьми тысяч храмов и молитвенных домов, по-прежнему две духовные академии, четыре семинарии и 16 монастырей. Да, почти по всем показателям мы видим двукратное сокращение сравнительно с последними годами жизни Сталина. Но разве можно это сравнить с погромом, устроенным «вождем всех народов» и его кликой? Разве храм Христа Спасителя взорвали при Хрущеве?

Кстати, при Брежневе число церковных приходов продолжало уменьшаться, однако этому вождю автор почему-то никаких счетов не предъявляет.

Все цифры архим. Тихону прекрасно известны: в РПЦ работает Синодальная комиссия по канонизации святых, действует фонд «Память мучеников и исповедников Русской православной церкви», издается много литературы на эту тему. На самом деле советские церковники не любят Хрущева не столько за то, что он закрывал монастыри, сколько за то, что дал людям какую-никакую личную свободу, а это привело к глубинной секуляризации советского проекта. Сталина еще можно было с натяжкой считать наместником Бога на Земле, но приложить эту мерку к его преемникам уже немыслимо.

И то, что у автора на уме, открыто высказала небезызвестная Н. Нарочницкая . В сравнительно кратком отзыве о книге она сначала говорит о том, что хрущевская оттепель «оттепелью была лишь для нынешних либералов, а на деле - очередным погромом трех столпов России и русской жизни - Церкви, деревни и армии». А несколькими строчками ниже утверждает, что насельники Псково-Печерского монастыря - «эти хрупкие старики и юноши были смелее и честнее прославленных диссидентов, не гнушавшихся помощью откровенных внешних врагов России».

Зато современная российская власть представлена здесь исключительно благочестивыми людьми. Вот рассказ о том, как некий священник-лихач мчался по трассе со значительным превышением скорости, уверенный, что уж его-то, духовное лицо, не остановят. (Кстати, это не единственный лихач в рясе, фигурирующий в этой книге. А сколько их в реальности?! Может быть, это профессиональное заболевание?) Однако по чистой случайности его все-таки остановили, и строгий гаишник потребовал документы. «Ладно, бери! - сказал ему священник, протягивая права и техпаспорт. - Ваше дело - наказывать, наше - миловать!» На что тот окинул его холодным взглядом и ответил: «Наказываем не мы, а закон. А милуете не вы, а Господь Бог». Не иначе как это был не гаишник, а ангел в образе гаишника.

Или вот скромный прихожанин Сретенского монастыря В.В. Устинов. Еще не забыты его художества на посту Генерального прокурора РФ, хотя по сравнению с нынешними выкрутасами Следственного комитета они уже меркнут. А помните, как представители Генпрокуратуры резвились на первом процессе по делу Ходорковского? А их глава тем временем услаждался духовными беседами и получал благословение о. Иоанна (Крестьянкина). Ох, и благочестивый же человек!

В книге, вопреки ожиданиям, нет ничего о Путине, которого называют «духовным сыном» архим. Тихона. Впрочем, мнение наместника Сретенского монастыря о возглавителе России известно: «Путин - человек искренне верующий и знающий Бога. Он сам разобрался в очень глубоких вопросах бытия... Мне в нем очень нравится одно качество - он совершенно не стремится к власти». Да-да, мы все как один готовы это засвидетельствовать. Путин абсолютно не стремится к власти - это она сама к нему пришла.

«…Для России монархия является самой органичной и естественной формой государственного правления», - пишет автор ближе к концу книги, когда доверие читателя уже завоевано. Но он мог бы об этом и не говорить.

Две этические системы противостоят друг другу.
Свобода выбора - и послушание старшим.
Личная ответственность - и отсечение воли.
Трезвый взгляд на жестокую реальность - и умиление.

О том, что в России нарушение всех Божьих заповедей (что ветхо-, что новозаветных) стало повседневностью, вопиют камни.

А вот духовник патриарха Кирилла оптинский схиархимандрит Илий (Ноздрин) в декабре прошлого года призвал верующих не ходить на митинги и демонстрации за «честные выборы», поскольку их истинной целью является революция в России. «Это есть не что иное, как провокации людей, которые стремятся вызвать в России смуту, организовать беспорядки… Эти вопли, которые раздавались на Болотной площади, по свидетельству очевидцев, нередко оплачиваемые организаторами этих событий, являются проявлением страсти ненависти к нашему Отечеству, которое становится на путь мирной жизни. Такая жизнь в стране возможна только на духовной основе, на фундаменте Православной Веры».

Да, эта Церковь и впрямь несовместима с республикой.

Этот материал представляет собой исключительно личное мнение автора и не преследует цели оскорбить чьи-либо религиозные чувства.